МЕНЮ
Новости KPRF.RU
На стройках века: Пётр Мирошников
Пётр Иванович Мирошников – человек, по жизни которого можно судить о целой эпохе. Он трудился на самых важных стройках века, благодаря которым сложилась современная Иркутская область. И сейчас, на 88-м году жизни, он трезво мыслит, удивляет окружающих бодростью духа, своими спортивными достижениями и продолжает свою деятельность в качестве члена президиума иркутского областного Совета ветеранов. Читатель сможет увидеть в его рассказе о своей жизни образ целеустремленного, трудолюбивого и самоотверженного человека, которым определилось величие советской эпохи.
За свои многочисленные заслуги перед страной и областью он награждён орденом Октябрьской революции, орденом Трудового Красного знамени, орденом Знак Почёта, медалями «За доблестный труд в связи со столетием В.И. Ленина», «За строительство Байкало-Амурской магистрали», «За освоение целинных залежных земель», «Благотворительность России», медалью Монголии «Ветеран труда», а также другими многочисленными наградами.
– Всё познаётся в сравнении. Из того, как люди жили до революции и как жили после неё, можно судить о том, что дала народу Великая Октябрьская социалистическая революция. Узнавал я о ней в школе и от живых свидетелей – своих родителей и бабушки с дедушкой. Главное, что она принесла людям, – благородную цель в жизни. Помню, как мы с братьями тянулись к учёбе, как нам нравились советские достижения и мы хотели быть среди актива, чтобы трудиться на переднем крае борьбы за улучшение жизни людей, за будущее.
Я выходец из бедной крестьянской семьи, из села Ново-Николаевка Ижморского района Кемеровской области. Работал в ней один отец, все остальные были на иждивении. Мама была грамотная. С девяти лет она стала круглой сиротой, не осталось ни отца, ни матери, её отдали в Белоруссии на воспитание в монастырь. Она там жила до Октябрьской революции, а после монастырь закрыли. Ей посоветовали поехать в Сибирь искать родственников, однако нашла она здесь только моего отца.
Мне помнится особо голодный 42-й год. Он чуть ли не стал последним для нашей семьи. Единственная наша корова пала от бескормицы, и к весне мы начали сильно голодать. Весной мы начали перекапывать поля, искали падалицу-картошку, которая осталась с зимы. Поэтому мы хорошо знаем, что такое «драники-тошнотики» из картошки. Семью спасали также соседи, которые приносили то яйцо, то кружку молока, то ещё что. Последующие годы войны мы уже знали, что такое голод, и запасались, больше садили картофеля, овощей. В 43-45 годах пять летних месяцев я работал сельским пастухом.
Помню, что мы страшно переживали, когда по радио сообщали, что наша армия терпела поражение и сдавала города и села. Психологически это было тяжело не только взрослым, но и молодёжи. Но когда после Сталинграда и Курска наши войска стали наступать, тут всё изменилось, у народа появилось другое чувство: дети стали играть в игры, взрослые с большим энтузиазмом трудиться, вестей ждали с радостью. В День Победы вся деревня высыпала на улицу: обнимались, целовались, радовались страшно.
После школы у меня не было проблемы в выборе, куда пойти учиться, так как папа привил мне любовь к строительству. Поэтому в 45-м году я поступил в Кемеровский горно-строительный техникум. После обучения меня отправили по направлению в Казахстан, где я работал около четырёх лет на стройке Карагандинского цементного завода.
При этом я не терял надежды поступить в вуз. И когда были открыты высшие инженерные курсы при Новосибирском инженерно-строительном институте, я взял отпуск и поехал туда: сдавал экзамены, проходил собеседование. В эти же дни я там прославился: случился пожар в семиэтажном студенческом общежитии института, а я в семь утра проходил мимо и увидел дым в окне на пятом этаже. Я знал, как обращаться со шлангами, с водой, куда звонить. Поднял шум, организовал тушение, и мы до приезда пожарных погасили огонь. Ректор института мне, ещё не поступившему, за этот «подвиг» в актовом зале принародно вручил грамоту.
Когда я узнал, что поступил на высшие инженерные курсы, ко мне вдруг приехал конвой с постановлением прокурора задержать меня и доставить обратно в Караганду. Может быть, показалось бы уместным вспомнить про репрессии, но я о них тогда не знал: в институте с нашего курса в 100 с лишним человек не было ни одного студента, у которого кто-то из родственников был бы судим как враг народа, также потом и на работе – не было рядом репрессированных – это сейчас, после Солженицына, чуть ли не все записываются в «жертвы сталинских репрессий».
Дело в том, что я на стройке работал четвёртый год и был начальником особо важного строительного участка, на котором трудились более 600 человек, и я не оформил нужных документов об увольнении, после того как поступил в институт. А начальник стройки был человек влиятельный в области, и он обратился в прокуратуру. Но я, уже будучи арестованным, набрался смелости и зашёл к ректору, тот меня выслушал и позвонил первому секретарю Новосибирского обкома: «Ну что там, неужели нельзя обойтись без начальника участка стройки, нам же тоже нужно готовить кадры для будущего строительства?». Тот обратился в Карагандинский обком, и начальнику стройки дали указ отпустить меня.
В 55-м году меня после завершения института уговорили вступить в партию. Однако мне отказали, потому что мой отец служил в армии Колчака. Я уже был уже известен в вузе: имел две грамоты от ректора, был чемпионом института по шахматам, чемпионом среди студентов Новосибирска по тяжёлой атлетике. Это была для меня трагедия, бессонные ночи, я всё бросил, в том числе учёбу, и поехал в Кемеровскую область, к отцу в деревню узнавать, в чём причина. Отец долго искал документ – решение военно-полевого суда, который приговорил папу к расстрелу.
Дело было так. Когда колчаковские войска, в которых тогда служил мой отец, проходили по Западной Сибири недалеко от родной деревни, в которой жили родители, он попросил два дня, чтобы навестить родственников. Ему дали этот отпуск. Когда он въехал в деревню, то ужаснулся, увидев виселицы и расстрелянных людей – перед ним только что были каратели Колчака. За сочувствие Красной армии и невыполнение нарядов по сдаче скота и поставке в армию молодёжи расстреляли несколько человек и повесили их – все они были знакомые отцу люди. Он был в таком шоке, что хотел пулю себе в лоб пустить, но удержался и не вернулся в воинскую часть. За дезертирство его приговорили к расстрелу. Каратели ещё несколько раз наведывались в деревню, но селяне прятали отца, и он остался живой. Поэтому, когда в Иркутске решили поставить памятник адмиралу Колчаку, я на общественных слушаниях громко и горячо спорил о том, что нельзя такому человеку ставить памятник, однако его всё-таки установили.
Интересно, что мама моя, которая была верующим человеком, не стала препятствовать мне вступать в партию. Когда я рассказал о своём намерении, она ответила только: «Сынок, ты взрослый, делай, как знаешь. Моральный кодекс коммуниста и Закон Божий во многом схожи: любить ближнего, не воровать, не делать вредного для других. Я не буду возражать, вступай. Единственное, я прошу тебя: не ругай, не матерись в Бога, как сегодня многие делают». Эту заповедь мамину я помню.
Когда я привёз в Новосибирск документы и рассказал историю моего отца, по прошествии одного-двух месяцев меня приняли в партию. Я снова стал работать в Кузбассе на стройках до тех пор, пока однажды в Москве не познакомился с первым секретарём иркутского обкома Николаем Банниковым. Он любил играть в шахматы, и я имел неосторожность обыграть его три раза. Он швырнул шахматы, но я, видимо, ему понравился: он пошёл в ЦК и попросил взять меня на должность секретаря обкома по строительству. Сначала я отказывался, но потом меня уговорили съездить в Иркутскую область и посмотреть на стройки.
Я месяц с инструктором ездил по всем стройкам – и мне стало стыдно отказываться от такого региона, который весь превратился тогда в строительную площадку. При мне возводились шесть особо важных строек ЦК КПСС и Совета Министров СССР, пять ударных комсомольских строек, развивалась стройиндустрия, производились строительные материалы. В Иркутске одновременно возводились три кирпичных завода. Промышленные комплексы, которые возводились в Усть-Илимске, Братске, Ангарске, Саянске, Иркутске, были известны по всей стране. Иркутская область вышла на пятое место в СССР по объёмам капитальных вложений, уступая только Москве, Ленинграду, Краснодарскому краю и Тюменской области. Я дал согласие, и в 1978 году поехал трудиться в Иркутскую область.
Пять лет работая секретарём обкома и ещё пять лет заместителем председателя облисполкома тоже по строительству, я больше половины времени провёл в командировках на стройках. Тогда объёмы строительства на селе увеличились в четыре раза, ввод жилья в год вырос до 1 миллиона 600 тысяч квадратных метров в год, строили по 20 школ в год, десятки детских садов. Конечно, на такой работе не заскучаешь, было очень интересно.
Когда я вышел на пенсию в 1990-м году, меня заприметил иркутский областной совет ветеранов, я стал заместителем председателя. Потом мне поручили возглавить иркутское областное отделение Российского общероссийского благотворительного фонда ветеранов. Сейчас я остаюсь членом президиума областного совета ветеранов. Без работы невозможно интересно жить: это одно из самых главных условий счастливой жизни вместе со здоровьем и хорошей семьёй.
Меня часто спрашивают: «Ну за что ты любишь Сталина?». Я отвечаю: «Да, я 23 года жил при Сталине, и считаю эти годы счастливыми, радостными годами». СССР стала второй в мире великой державой. После Горбачёва и Ельцина многое утрачено, а главное, была утрачена цель, во имя которой можно было бы трудиться. Сейчас главная цель – где добыть деньги любым – честным или нечестным – путём, урвать, разбогатеть. У меня много богатых знакомых, у которых на счетах в банке по миллиону и больше, я вижу и признаю этих богатых людей несчастными. У моего соседа по даче ни семьи, ни друзей – одна забота, как бы не пропали его вклады. Не хочу быть таким богатым.
Нужно понимать, что моя жизнь и жизнь людей, которые живут сейчас в достатке, – это результат Октября. Именно Октябрь дал возможность иметь всеобщее среднее образование, иметь лучшую в мире медицину, науку, индустрию. Я застал ещё перед войной время, в которое можно было оценить, какое у людей было стремление успеть построить заводы, фабрики. Сталин держал это в руках. Не было бы сегодняшней России без Октября: мы были бы либо совсем изжиты, либо мы были бы рабами Великой Германии.
К печати подготовил Михаил СЕУРКО
партия, персоналии, история
За свои многочисленные заслуги перед страной и областью он награждён орденом Октябрьской революции, орденом Трудового Красного знамени, орденом Знак Почёта, медалями «За доблестный труд в связи со столетием В.И. Ленина», «За строительство Байкало-Амурской магистрали», «За освоение целинных залежных земель», «Благотворительность России», медалью Монголии «Ветеран труда», а также другими многочисленными наградами.
– Всё познаётся в сравнении. Из того, как люди жили до революции и как жили после неё, можно судить о том, что дала народу Великая Октябрьская социалистическая революция. Узнавал я о ней в школе и от живых свидетелей – своих родителей и бабушки с дедушкой. Главное, что она принесла людям, – благородную цель в жизни. Помню, как мы с братьями тянулись к учёбе, как нам нравились советские достижения и мы хотели быть среди актива, чтобы трудиться на переднем крае борьбы за улучшение жизни людей, за будущее.
Я выходец из бедной крестьянской семьи, из села Ново-Николаевка Ижморского района Кемеровской области. Работал в ней один отец, все остальные были на иждивении. Мама была грамотная. С девяти лет она стала круглой сиротой, не осталось ни отца, ни матери, её отдали в Белоруссии на воспитание в монастырь. Она там жила до Октябрьской революции, а после монастырь закрыли. Ей посоветовали поехать в Сибирь искать родственников, однако нашла она здесь только моего отца.
Мне помнится особо голодный 42-й год. Он чуть ли не стал последним для нашей семьи. Единственная наша корова пала от бескормицы, и к весне мы начали сильно голодать. Весной мы начали перекапывать поля, искали падалицу-картошку, которая осталась с зимы. Поэтому мы хорошо знаем, что такое «драники-тошнотики» из картошки. Семью спасали также соседи, которые приносили то яйцо, то кружку молока, то ещё что. Последующие годы войны мы уже знали, что такое голод, и запасались, больше садили картофеля, овощей. В 43-45 годах пять летних месяцев я работал сельским пастухом.
Помню, что мы страшно переживали, когда по радио сообщали, что наша армия терпела поражение и сдавала города и села. Психологически это было тяжело не только взрослым, но и молодёжи. Но когда после Сталинграда и Курска наши войска стали наступать, тут всё изменилось, у народа появилось другое чувство: дети стали играть в игры, взрослые с большим энтузиазмом трудиться, вестей ждали с радостью. В День Победы вся деревня высыпала на улицу: обнимались, целовались, радовались страшно.
После школы у меня не было проблемы в выборе, куда пойти учиться, так как папа привил мне любовь к строительству. Поэтому в 45-м году я поступил в Кемеровский горно-строительный техникум. После обучения меня отправили по направлению в Казахстан, где я работал около четырёх лет на стройке Карагандинского цементного завода.
При этом я не терял надежды поступить в вуз. И когда были открыты высшие инженерные курсы при Новосибирском инженерно-строительном институте, я взял отпуск и поехал туда: сдавал экзамены, проходил собеседование. В эти же дни я там прославился: случился пожар в семиэтажном студенческом общежитии института, а я в семь утра проходил мимо и увидел дым в окне на пятом этаже. Я знал, как обращаться со шлангами, с водой, куда звонить. Поднял шум, организовал тушение, и мы до приезда пожарных погасили огонь. Ректор института мне, ещё не поступившему, за этот «подвиг» в актовом зале принародно вручил грамоту.
Когда я узнал, что поступил на высшие инженерные курсы, ко мне вдруг приехал конвой с постановлением прокурора задержать меня и доставить обратно в Караганду. Может быть, показалось бы уместным вспомнить про репрессии, но я о них тогда не знал: в институте с нашего курса в 100 с лишним человек не было ни одного студента, у которого кто-то из родственников был бы судим как враг народа, также потом и на работе – не было рядом репрессированных – это сейчас, после Солженицына, чуть ли не все записываются в «жертвы сталинских репрессий».
Дело в том, что я на стройке работал четвёртый год и был начальником особо важного строительного участка, на котором трудились более 600 человек, и я не оформил нужных документов об увольнении, после того как поступил в институт. А начальник стройки был человек влиятельный в области, и он обратился в прокуратуру. Но я, уже будучи арестованным, набрался смелости и зашёл к ректору, тот меня выслушал и позвонил первому секретарю Новосибирского обкома: «Ну что там, неужели нельзя обойтись без начальника участка стройки, нам же тоже нужно готовить кадры для будущего строительства?». Тот обратился в Карагандинский обком, и начальнику стройки дали указ отпустить меня.
В 55-м году меня после завершения института уговорили вступить в партию. Однако мне отказали, потому что мой отец служил в армии Колчака. Я уже был уже известен в вузе: имел две грамоты от ректора, был чемпионом института по шахматам, чемпионом среди студентов Новосибирска по тяжёлой атлетике. Это была для меня трагедия, бессонные ночи, я всё бросил, в том числе учёбу, и поехал в Кемеровскую область, к отцу в деревню узнавать, в чём причина. Отец долго искал документ – решение военно-полевого суда, который приговорил папу к расстрелу.
Дело было так. Когда колчаковские войска, в которых тогда служил мой отец, проходили по Западной Сибири недалеко от родной деревни, в которой жили родители, он попросил два дня, чтобы навестить родственников. Ему дали этот отпуск. Когда он въехал в деревню, то ужаснулся, увидев виселицы и расстрелянных людей – перед ним только что были каратели Колчака. За сочувствие Красной армии и невыполнение нарядов по сдаче скота и поставке в армию молодёжи расстреляли несколько человек и повесили их – все они были знакомые отцу люди. Он был в таком шоке, что хотел пулю себе в лоб пустить, но удержался и не вернулся в воинскую часть. За дезертирство его приговорили к расстрелу. Каратели ещё несколько раз наведывались в деревню, но селяне прятали отца, и он остался живой. Поэтому, когда в Иркутске решили поставить памятник адмиралу Колчаку, я на общественных слушаниях громко и горячо спорил о том, что нельзя такому человеку ставить памятник, однако его всё-таки установили.
Интересно, что мама моя, которая была верующим человеком, не стала препятствовать мне вступать в партию. Когда я рассказал о своём намерении, она ответила только: «Сынок, ты взрослый, делай, как знаешь. Моральный кодекс коммуниста и Закон Божий во многом схожи: любить ближнего, не воровать, не делать вредного для других. Я не буду возражать, вступай. Единственное, я прошу тебя: не ругай, не матерись в Бога, как сегодня многие делают». Эту заповедь мамину я помню.
Когда я привёз в Новосибирск документы и рассказал историю моего отца, по прошествии одного-двух месяцев меня приняли в партию. Я снова стал работать в Кузбассе на стройках до тех пор, пока однажды в Москве не познакомился с первым секретарём иркутского обкома Николаем Банниковым. Он любил играть в шахматы, и я имел неосторожность обыграть его три раза. Он швырнул шахматы, но я, видимо, ему понравился: он пошёл в ЦК и попросил взять меня на должность секретаря обкома по строительству. Сначала я отказывался, но потом меня уговорили съездить в Иркутскую область и посмотреть на стройки.
Я месяц с инструктором ездил по всем стройкам – и мне стало стыдно отказываться от такого региона, который весь превратился тогда в строительную площадку. При мне возводились шесть особо важных строек ЦК КПСС и Совета Министров СССР, пять ударных комсомольских строек, развивалась стройиндустрия, производились строительные материалы. В Иркутске одновременно возводились три кирпичных завода. Промышленные комплексы, которые возводились в Усть-Илимске, Братске, Ангарске, Саянске, Иркутске, были известны по всей стране. Иркутская область вышла на пятое место в СССР по объёмам капитальных вложений, уступая только Москве, Ленинграду, Краснодарскому краю и Тюменской области. Я дал согласие, и в 1978 году поехал трудиться в Иркутскую область.
Пять лет работая секретарём обкома и ещё пять лет заместителем председателя облисполкома тоже по строительству, я больше половины времени провёл в командировках на стройках. Тогда объёмы строительства на селе увеличились в четыре раза, ввод жилья в год вырос до 1 миллиона 600 тысяч квадратных метров в год, строили по 20 школ в год, десятки детских садов. Конечно, на такой работе не заскучаешь, было очень интересно.
Когда я вышел на пенсию в 1990-м году, меня заприметил иркутский областной совет ветеранов, я стал заместителем председателя. Потом мне поручили возглавить иркутское областное отделение Российского общероссийского благотворительного фонда ветеранов. Сейчас я остаюсь членом президиума областного совета ветеранов. Без работы невозможно интересно жить: это одно из самых главных условий счастливой жизни вместе со здоровьем и хорошей семьёй.
Меня часто спрашивают: «Ну за что ты любишь Сталина?». Я отвечаю: «Да, я 23 года жил при Сталине, и считаю эти годы счастливыми, радостными годами». СССР стала второй в мире великой державой. После Горбачёва и Ельцина многое утрачено, а главное, была утрачена цель, во имя которой можно было бы трудиться. Сейчас главная цель – где добыть деньги любым – честным или нечестным – путём, урвать, разбогатеть. У меня много богатых знакомых, у которых на счетах в банке по миллиону и больше, я вижу и признаю этих богатых людей несчастными. У моего соседа по даче ни семьи, ни друзей – одна забота, как бы не пропали его вклады. Не хочу быть таким богатым.
Нужно понимать, что моя жизнь и жизнь людей, которые живут сейчас в достатке, – это результат Октября. Именно Октябрь дал возможность иметь всеобщее среднее образование, иметь лучшую в мире медицину, науку, индустрию. Я застал ещё перед войной время, в которое можно было оценить, какое у людей было стремление успеть построить заводы, фабрики. Сталин держал это в руках. Не было бы сегодняшней России без Октября: мы были бы либо совсем изжиты, либо мы были бы рабами Великой Германии.
К печати подготовил Михаил СЕУРКО
партия, персоналии, история
Добавить комментарий
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Опрос посетителей
Согласны ли Вы с повышением пенсионного возраста?
САЙТЫ
Личный кабинет
Лента Новостей
Геннадий Зюганов: «Банкротство правительственного курса и политика обновлённого социализма» 17:45Роман Габов: вопросы защиты экологии стали важнейшими в работе комитета по природопользованию 17:15«План Путина» провалился. Концепция 2020 и реальность 14:54Кому невогодно наведение порядка? Интервью с Сергеем Левченко на День ТВ 12:41Иркутск помнит звериные гримасы режима Колчака 11:58США – Иран: резкое обострение на Ближнем Востоке 11:29Тутура живёт, будет жить и процветать... 11:16О Колчаке и зачинщиках Гражданской войны. Лекция Александра Лукина 14:25
тэги сайта
Выборы-2018, Госдума, Грудинин, Зюганов, Иркутск, Иркутская область, КПРФ, Левченко, Носенко, Приангарье, Щапов, акции протеста, внешняя политика, город, губернатор Иркутской области, дети, единороссы, законодательное собрание, история, капитализм, комсомол, культура, местное самоуправление, молодёжь, образование, общество, оппоненты, память, партия, персоналии, поздравления, политическая система, право, праздник, сельское хозяйство, социализм, социальная сфера, чиновники, экология, экономика
Показать все теги
Показать все теги
#########