В.А. Туев. Трудные драмы великих и Сталин

Сталинская тема безмерна. Продолжающиеся издания честных исследователей раскрывают всё новые и новые её страницы. Одна из таких книг, вышедших за последнее время, — «Наш Сталин» Василия Туева. «Правда» уже рассказывала об этом интересном труде профессора из Иркутска, опубликовала и беседу с автором.



Моё внимание, в частности, привлекли письма нашего выдающегося космического конструктора Сергея Павловича Королёва своей жене, приведённые в книге. Это — письма об И.В. Сталине, которые писались в связи с кончиной вождя в марте 1953 года. И сколько же в этих исповедальных признаниях искренней, неподдельной любви к человеку, который, казалось бы, должен был вызывать у Королёва совсем иные чувства!

В самом деле, ведь конструктора называют жертвой сталинских репрессий, поскольку перед войной он был осуждён и некоторое время отбывал срок своего заключения на Колыме. А что мы читаем у него после известия о смерти Сталина? «Так нестерпимо больно на сердце, в горле комок, и нет ни мыслей, ни слов, чтобы передать горе, которое всех нас постигло. Это действительно всенародное, неизмеримое горе — нет больше нашего родного товарища Сталина…»

Подобное читается не в одном письме великого деятеля советской космонавтики. Высочайшая оценка гения Сталина и его свершений! О чём это свидетельствует? Возможные личные обиды, если даже они в своё время и возникали, полностью перекрыты осознанием уникального значения сталинского руководства страной в тяжелейшие переломные годы.

Об этом я написал в статье «Любовь к Сталину и ненависть», опубликованной в номере «Правды» за 9—10 июня с.г. Пришли отклики. Многие читатели просили подробнее рассказать о том, что же произошло с Королёвым в конце 1930-х, а также о драматических страницах из жизни некоторых других известных личностей, об участии Сталина в их судьбе.

На эти просьбы Василий Афанасьевич Туев отвечает публикуемой ниже статьёй, а тему далее мы намерены продолжить.

Виктор КОЖЕМЯКО, политический обозреватель «Правды»

***
ПУБЛИКАЦИЯ В.С. Кожемяко «Любовь к Сталину и ненависть» не случайно вызвала такой большой читательский интерес. Вопросы возникают действительно важные, требующие дальнейшего исследования. Занимаюсь этим.

К сегодняшнему дню я постарался внимательно изучить доступные мне документы и другие свидетельства об этом драматическом эпизоде жизни С.П. Королёва. И вот что оказалось: гневные филиппики типа «Вот таких талантливых людей ни за что репрессировали» не позволяют понять и сотой доли происшедшего.

В обстоятельной статье, опубликованной в «Космическом альманахе», её автор А.В. Глушко, приведя большое количество документов (прежде всего это протоколы допросов во время следствия), приходит к выводу: «Все перечисленные выше материалы не позволяют однозначно ответить на вопрос: кто и за что посадил С.П. Королёва?» (Глушко А.В. «Дело С.П. Королёва» // Космический альманах. — 2007. — №11. — С. 21—38).

Неутешительно. А в последующем изложении автор всё сводит к интригам А.Г. Костикова, возглавившего Реактивный НИИ по завершении «дела». Что ж, истины ради приведём заключение отдела науки ЦК ВКП(б) по итогам проверки института. Здесь говорится, что по вине директора И.Т. Клеймёнова «институт дезорганизован и мало продуктивен». В дальнейшем этот вывод был подтверждён многими фактами. Так что А.Г. Костиков был, скорее всего, прав.

Между тем А.В. Глушко просто игнорирует исследования видного историка космонавтики и ракетостроения Г.А. Назарова. А ведь они были опубликованы задолго до выхода этой статьи, ещё в 1988 году! Вот что несколько позднее писал Г.А. Назаров о предыстории создания легендарного оружия Великой Отечественной войны — реактивной системы залпового огня, вошедшей в историю под именем «катюши»: принятие этой системы на вооружение Красной Армии тормозилось позицией заместителя наркома обороны по вооружению РККА маршала М.Н. Тухачевского. После его отставки и раскрытия заговора военных «пусковая установка была спроектирована в считанные дни». Окончательная её доводка проведена в РНИИ уже под руководством А.Г. Костикова. После усовершенствования и доработки снаряда система была принята на вооружение: по ряду свидетельств, И.В. Сталин подписал постановление о её запуске в серийное производство 21 июня 1941 года!

За предшествующее время в РНИИ как раз и произошли события, связанные с «делом С.П. Королёва». Были арестованы директор института И.Т. Клеймёнов и главный инженер Г.Э. Лангемак. Следствие подтвердило их принадлежность к троцкистской антисоветской организации, и они были приговорены к расстрелу. Но в ходе следствия оба дали показания на старшего инженера С.П. Королёва. Он был осуждён, как сейчас сказали бы, «за нецелевое расходование средств», что было расценено как вредительство, и Королёв получил в то суровое время 10 лет лагерного срока. Сам он считал, что его деятельность нанесла институту ущерб в 248000 рублей, о чём имеется запись в протоколе его допроса от 4 августа 1938 года.

Из лагеря, как сообщает Г.А. Назаров, Сергей Павлович отправляет письмо на имя Генерального прокурора А.Я. Вышинского (оно имеется в «деле» С.П. Королёва), где говорится: «Меня подло оклеветали директор института Клеймёнов, его заместитель Лангемак и инженер Глушко» (отец автора цитированной выше статьи). Было проведено новое следствие, и Королёва частично реабилитировали, сократив срок заключения до 8 лет. Тогда он обращается с письмом к И.В. Сталину. И вот 13 июля 1940 года, то есть через два месяца, он был вызволен из лагерей и начал работать в «режимном» КБ у А.Н. Туполева. Такая вот история, делающая в чём-то ещё более понятным благоговейное отношение Королёва к Сталину.

МЫ ЖЕ таким образом плавно перешли к другому персонажу моего повествования — к Андрею Николаевичу Туполеву. Будучи гением авиастроения, Туполев обладал — что не так уж редко бывает — чрезвычайно сложным характером. Был самолюбив и заносчив, ершист, резок в высказываниях и поступках. Амбициозность и самомнение бывали у него выше всяких пределов. Бытовал даже такой анекдот: «В КБ Туполева звонят из ЦК: «Самолёт надо сдать к очередному съезду партии». Туполев отвечает: «Перенесите съезд». Такой характер позволял ему идти вперёд по избранному пути, сокрушая все преграды. Но он же порождал проблемы в общении, подвигал на риски, далеко не всегда оправданные.

В 1937-м А.Н. Туполев был арестован. Последней каплей явилась растрата казённых средств на заморские «игрушки» во время командировки в США. Это вместо закупки перспективных моделей самолётов. На следствии от него были получены показания, что он из числа сотрудников ЦАГИ создал антисоветскую группу, участники которой ещё в первые годы Советской власти занимались саботажем, а впоследствии объединились во вредительскую организацию, конструировавшую ненадёжные самолёты. Признал, среди прочего, что сорвал полёт Громова, рассчитанный на рекорд дальности перелёта, что рядом вредительских актов привёл к гибели экипаж самолёта Леваневского при полёте в Америку через Северный полюс. В совершённых преступлениях Туполев был изобличён и рядом соучастников.

Вскоре его привезли в Болшевскую тюрьму, которая была своего рода сборно-распределительным пунктом для арестованных специалистов перед их направлением по «шарашкам» — тюремным НИИ и КБ. Сам Андрей Николаевич вспоминал, что его попросили составить список известных ему ценных специалистов и он перечислил около двухсот человек — почти все они находились в заключении. Большинство из них были переведены на тюремный режим работы. Судебный процесс по делу Туполева состоялся в мае 1940 года, он был приговорён к 15 годам исправительно-трудовых лагерей, однако его оставили по-прежнему в «режимном» КБ.

И во время следствия, и после приговора он работал не покладая рук. Для гения на первом месте — творчество. И не погас в этой самой «шарашке» творческий пламень конструктора, а ему создали все необходимые условия для продуктивной работы. По рассказу одного из его биографов, Л.П. Берия вскоре после назначения наркомом внутренних дел СССР нанёс визит заключённому А.Н. Туполеву и поинтересовался, как ему живётся. Туполев ответил, что в целом доволен, только еда ему не нравится. Берия, обернувшись к своей свите, спросил: «У нас среди заключённых найдётся ресторанный повар?» Ответили: да уж, наверное, найдётся. Берия: «Так вот, приставьте его к Туполеву, чтобы он его кормил». Такая существует версия, поучительная для тех, кто злобствует по любому поводу в адрес и Сталина, и Берии.

А.Н. Туполев был освобождён из заключения досрочно, в июле 1941 года, по ходатайству И.В. Сталина. И вот ведь факт, который, среди прочих, весомо свидетельствует и о глубине ума, и о силе характера этого гения конструкторской мысли: никогда не обижался он на Сталина за понесённое наказание. Всё осознал, понял и не питал к вождю каких-либо недобрых чувств. А после освобождения сразу включился в напряжённую работу уже под его, сталинским оком.

Гениям, подобным Туполеву, Сталин умел раскрыть творческую перспективу, настроить их на творческий прорыв. Так было, например, в 1951-м с одним из самых выдающихся проектов советского авиаконструктора — самолётом Ту-95. Надо было «образумить» господ за океаном, а для этого — сделать их территорию досягаемой для наших средств доставки атомных бомб. Сталин ставит перед конструктором задачу: создать бомбардировщик с дальностью полёта 15 тысяч километров и бомбовой нагрузкой 20 тонн.

Таких ещё никогда ни у кого не было. И сосредоточенный сталинский взгляд подчёркивает особую важность задания: «Подумайте, товарищ Туполев. Вы же хороший конструктор, лучший в СССР. А всё, что надо для такого самолёта, советская промышленность вам обеспечит». Через два месяца на столе Сталина лежали чертежи Ту-95, а уже в 1952-м в небо взмывает первый в мире турбовинтовой сверхсамолёт. Через четыре года он поступает на вооружение наших Военно-Воздушных Сил.

Для нас же это ещё одна, после С.П. Королёва, судьба человека оступившегося, понёсшего за это заслуженное наказание, но осознавшего свои поступки и поставившего свой талант на службу народу. Прибавим к сказанному ещё один немаловажный факт: никогда не врал, будто его признания на следствии были «выбиты». В разговоре со своим другом, тоже конструктором, Л.Л. Кербелем сказал определённо: «Нет, меня не били, только подолгу держали на стойке». Ну что ж, мы понимаем, что он не в санатории побывал, но, как видите, и не в камере пыток, как это нередко изображают нынешние «знатоки». С этим пойдём дальше.

О СОВЕТСКИХ полководцах массовому читателю известно, пожалуй, больше, чем об учёных и конструкторах. Некоторые из них тоже пережили свою драму, побывав — кто под следствием, а кто и под судом. Самая известная фигура — Маршал Советского Союза Константин Константинович Рокоссовский. О нём я тоже писал в своей книге, но, в контексте данной нашей темы, стоит особо остановиться на «пытках», которые ему якобы пришлось перенести во время следствия.

Вот что пишет некто Н. Сыромятников на сайте «Русская семёрка»: «Существуют многочисленные свидетельства того, что К.К. Рокоссовского во время следствия жестоко пытали — выбивали зубы, ломали рёбра, дробили молотком пальцы, неоднократно выводили «на расстрел». Об этом писал и А.И. Солженицын, на всякий случай начавший изложение данной гипотезы с осторожного «говорят...». Очень загадочно: «Говорят…» Впрочем, что можно ожидать от Солженицына — у него многое на уровне пустого трёпа. Но ведь этот автор, располагающий якобы «многочисленными свидетельствами», продолжает: «Документальных и достоверных данных о пытках будущего маршала на следствии нет. Сам Рокоссовский об этом никогда не упоминал». Резонно спросить незадачливого автора: так чем же вы занимаетесь — распространением вздорных побасенок под видом «многочисленных свидетельств»?

Впрочем, это типичный приём «современных» псевдоисториков: лишь бы «прочирикать» какую-нибудь антисоветскую, главным образом — антисталинскую, брехню, а ответственности за свои слова — никакой. Вот их «дежурное блюдо»: признания «выбивали» пытками. И никаких подтверждений! Не задаются даже таким, вполне логичным, вопросом: кому и для чего нужны были подобные «выбитые» признания? А следователи у них настолько эрудированны, что сами сочиняют такие признания за подследственных.

Мы же, в отличие от этих «писателей», сошлёмся на действительное свидетельство. Внук маршала, полковник Константин Рокоссовский, в интервью, опубликованном «Российской газетой», на реплику с таким вот, несомненно провокационным, подтекстом: «Не секрет, что ваш дед пострадал от сталинских репрессий...» — отреагировал краткой фразой: «Да, но он никогда не говорил об этом даже с самыми близкими людьми». Так что помолчите, сочинители побасенок, — даже внук ничего подобного от деда никогда не слышал, хотя сторонней досужей болтовни об этом он, разумеется, тоже наслушался.

Зато хорошо известно, с каким пиететом К.К. Рокоссовский относился к Сталину. Это невооружённым глазом видно по его мемуарам «Солдатский долг». Да и фраза маршала «Товарищ Сталин для меня святой», записанная на магнитофонную плёнку Ф.И. Чуевым, стала уже знаменитой. Между тем после этой фразы, брошенной в лицо Н.С. Хрущёву, Константин Константинович в тот же день был снят с поста заместителя министра обороны. И ведь даже не позвонили об этом. Когда он на следующий день пришёл на место службы, в его кресле сидел уже другой человек. Такие вот были «оттепельные» нравы…

А ТЕПЕРЬ ещё об одном репрессированном полководце. Это Маршал Советского Союза Кирилл Афанасьевич Мерецков. В августе 1940-го — январе 1941 гг. он — начальник Генерального штаба РККА, затем заместитель наркома обороны по боевой подготовке. На второй день войны, 23 июня 1941 года, был включён в число постоянных советников Ставки Верховного Командования, наряду с такими доверенными лицами И.В. Сталина, как В.М. Молотов, Л.П. Берия, Б.М. Шапошников, А.А. Жданов, Г.М. Маленков, Л.З. Мехлис. Но в тот же день Мерецков был внезапно вызван из Ленинграда в Москву и арестован.

Факт беспрецедентный и, несомненно, требующий объяснения. Однако вот незадача: «дело» будущего маршала… исчезло. Из архивных источников известно: «Архивно-следственное дело №981697 в отношении Мерецкова уничтожено 25 января 1955 года на основании указания ЦК КПСС и распоряжения председателя КГБ при СМ СССР И.А. Серова».

Мотивы уничтожения неизвестны, поэтому можно только строить предположения. Вот наиболее реальные, на мой взгляд. Оставалось немногим более года до XX съезда КПСС, и, очевидно, уже шла подготовка предстоящего доклада Н.С. Хрущёва с тяжкими обвинениями в адрес И.В. Сталина. По-видимому, материалы данного «дела» не укладывались в схему этих обвинений, и Хрущёв поступил так, как он поступал не раз: документы были изъяты из архива и уничтожены. Неудивительно, что многие подробности самого «дела» Мерецкова неизвестны. Однако это не значит, что о нём не известно совсем ничего. Вот на известном и построим логические цепочки.

Начнём с того, что арестовали К.А. Мерецкова сразу же после начала войны. Значит, сочли, что на командных постах он может быть сугубо опасен. Какие основания для этого? Вот факты. Ещё в 1937-м И.П. Уборевич, один из главных сподвижников М.Н. Тухачевского по заговору, показал, что он лично вовлёк в этот заговор Мерецкова. Тогда тот факт в вину ему не вменили. На совещании высшего комсостава в июне 1937 года при обсуждении дела заговорщиков Мерецков заявил: «Я Уборевича ни в чём не подозревал, безоговорочно ему верил и никогда ничего дурного не замечал». Сталин отреагировал: «Мы тоже верили им, а вас я понял правильно». На позиции Сталина, возможно, сказывалось то, что он знал Мерецкова ещё со времён Гражданской войны. К тому же, как отмечал в своих воспоминаниях сам Мерецков, он не раз убеждался, что «Сталин высоко ставил откровенность и прямоту».

Но аресты и следственные действия в отношении участников военного заговора продолжались в 1937—1938 гг. Показания на К.А. Мерецкова дали тогда 16 представителей высшего комсостава, а также арестованный 8 июня 1941 года генерал-лейтенант авиации Я.В. Смушкевич. Возможно, это последнее и послужило непосредственным поводом для ареста.

Обвинялся Мерецков по статье 58, пункты 1 «б», 7, 8, 11 УК РСФСР. На предварительном следствии он признал себя виновным, а вот в чём именно — неизвестно. Известен лишь такой факт: в ходе следствия, 15 июля 1941 года, была проведена очная ставка, то есть одновременный допрос его и генерал-полковника А.Д. Локтионова, тоже арестованного, но раньше Мерецкова, 9 июня. На очной ставке Мерецков, уличая Локтионова в причастности к заговору, убеждал его подписать данные им ранее признательные показания. Заметим, кстати, что никаких свидетельств о «пытках», которыми якобы «выбивали» у Мерецкова его признания и о которых он будто бы рассказывал, на самом деле тоже не существует.

Наконец, действительность признаний К.А. Мерецкова подтверждает и его письмо И.В. Сталину, написанное 28 августа 1941 года. В этом письме он не отрицает своих показаний, а только просит дать ему возможность проявить себя в боевой обстановке. Вот фрагмент этого письма: «В напряжённое время для нашей страны, когда от каждого гражданина требуется полностью отдать себя на защиту Родины, я, имеющий некоторую военную практику, нахожусь изолированным и не могу принять участие в освобождении нашей Родины от нашествия врага. Работая ранее на ответственных постах, я всегда выполнял Ваши поручения добросовестно и с полным напряжением сил. Прошу Вас ещё раз доверить мне, пустить на фронт и на любой работе, какую Вы найдёте возможным дать мне, доказать мою преданность Вам и Родине».

Сталин и здесь благожелательно отнёсся к Мерецкову: несмотря на улики, он поверил в его искренность и распорядился о его освобождении и восстановлении в прежнем звании генерала армии.

ЭТО, ПОЖАЛУЙ, и все известные факты о деле Мерецкова и возможные умозаключения на их основании. А теперь предоставим слово самому Кириллу Афанасьевичу. Не об аресте и следствии — об этом он не написал никогда ни единого слова. Но, с учётом изложенного, в высшей степени интересно его последующее отношение к Сталину. Вот об этом в его мемуарах (Мерецков К.А. На службе народу. — М.: Политиздат, 1968.) сказано, причём всё выдержано в духе предельной корректности и благодарности за постоянное внимание, способствовавшее его работе на ответственных постах.

Выразительно на своём примере маршал показывает, как заботливо относился Сталин к командным кадрам. На совещании в августе 1940 года он сказал, что Б.М. Шапошников стал часто болеть и надо бы его заменить на посту начальника Генерального штаба. Мерецков пишет, что была предложена его кандидатура, но он стал отказываться, ссылаясь на недостаток опыта для такой сложной работы. Автор продолжает:

«— Вот что, — сказал Сталин, — мы с вами условимся так: вы приступайте сейчас, немедленно к работе, а как только подберём другую кандидатуру, заменим вас. Обижать вас не станем, вы получите соответствующее назначение».

На совещании в январе 1941 года Сталин, пользуясь присутствием Мерецкова, говорит:

«— Товарищ Тимошенко просил назначить начальником Генерального штаба товарища Жукова. Давайте согласимся.

Возражений, естественно, не последовало. Доволен был и я. Пять месяцев тому назад И.В. Сталин при назначении моём на тот же пост обещал заменить меня, когда найдёт подходящую кандидатуру. И вот он сдержал обещание, я возвратился на должность заместителя наркома обороны и опять погрузился в вопросы боевой подготовки войск».

Вспоминая уже военные годы, Мерецков пишет о том, как работал Верховный Главнокомандующий, убедительно разоблачая хрущёвский вымысел, будто Сталин руководил военными операциями по глобусу: «Ничего более нелепого мне никогда не приходилось читать. За время войны, бывая в Ставке и в кабинете Верховного Главнокомандующего с докладами, присутствуя на многочисленных совещаниях, я видел, как решались дела. К глобусу И.В. Сталин тоже обращался, ибо перед ним вставали и задачи такого масштаба. Но вообще-то он всегда работал с картой».

И далее: «Сталин предпочитал общаться с людьми, когда это было возможно, лично. Мне представляется, что делал он это по трём причинам. Во-первых, в ходе личной беседы можно лучше ознакомиться с делом. Во-вторых, Сталин любил проверять людей и составлял себе мнение о них из таких встреч. В-третьих, Сталин, когда он хотел этого, умел учиться у других. В годы войны это качество проявлялось в нём очень часто».

За всю жизнь Мерецков не сказал о Сталине ни одного худого слова, отзывался о нём всегда только положительно.

ИТАК, четыре великих гражданина великой Советской державы с похожими судьбами. Все четверо арестовывались при Сталине и были под следствием, двое были приговорены к заключению — в исправительно-трудовых лагерях и в режимном конструкторском бюро. Трое (кроме Рокоссовского) признали справедливость обвинений.

Но, по-моему, главное, что было общим для них всех, так это — чистая совесть. Никто из них не отказался потом от своих показаний, никто не врал, что эти показания «выбивались» пытками. Наконец, все они впоследствии, общаясь непосредственно со Сталиным, относились к нему с искренним уважением и даже с подлинным благоговением. Как говорится, честь им и хвала!

Источник: «Правда»
история, Сталин