На стройках века: Пётр Мирошников

Пётр Иванович Мирошников – человек, по жизни которого можно судить о целой эпохе. Он трудился на самых важных стройках века, благодаря которым сложилась современная Иркутская область. И сейчас, на 88-м году жизни, он трезво мыслит, удивляет окружающих бодростью духа, своими спортивными достижениями и продолжает свою деятельность в качестве члена президиума иркутского областного Совета ветеранов. Читатель сможет увидеть в его рассказе о своей жизни образ целеустремленного, трудолюбивого и самоотверженного человека, которым определилось величие советской эпохи.

За свои многочисленные заслуги перед страной и областью он награждён орденом Октябрьской революции, орденом Трудового Красного знамени, орденом Знак Почёта, медалями «За доблестный труд в связи со столетием В.И. Ленина», «За строительство Байкало-Амурской магистрали», «За освоение целинных залежных земель», «Благотворительность России», медалью Монголии «Ветеран труда», а также другими многочисленными наградами.



– Всё познаётся в сравнении. Из того, как люди жили до революции и как жили после неё, можно судить о том, что дала народу Великая Октябрьская социалистическая революция. Узнавал я о ней в школе и от живых свидетелей – своих родителей и бабушки с дедушкой. Главное, что она принесла людям, – благородную цель в жизни. Помню, как мы с братьями тянулись к учёбе, как нам нравились советские достижения и мы хотели быть среди актива, чтобы трудиться на переднем крае борьбы за улучшение жизни людей, за будущее.

Я выходец из бедной крестьянской семьи, из села Ново-Николаевка Ижморского района Кемеровской области. Работал в ней один отец, все остальные были на иждивении. Мама была грамотная. С девяти лет она стала круглой сиротой, не осталось ни отца, ни матери, её отдали в Белоруссии на воспитание в монастырь. Она там жила до Октябрьской революции, а после монастырь закрыли. Ей посоветовали поехать в Сибирь искать родственников, однако нашла она здесь только моего отца.

Мне помнится особо голодный 42-й год. Он чуть ли не стал последним для нашей семьи. Единственная наша корова пала от бескормицы, и к весне мы начали сильно голодать. Весной мы начали перекапывать поля, искали падалицу-картошку, которая осталась с зимы. Поэтому мы хорошо знаем, что такое «драники-тошнотики» из картошки. Семью спасали также соседи, которые приносили то яйцо, то кружку молока, то ещё что. Последующие годы войны мы уже знали, что такое голод, и запасались, больше садили картофеля, овощей. В 43-45 годах пять летних месяцев я работал сельским пастухом.

Помню, что мы страшно переживали, когда по радио сообщали, что наша армия терпела поражение и сдавала города и села. Психологически это было тяжело не только взрослым, но и молодёжи. Но когда после Сталинграда и Курска наши войска стали наступать, тут всё изменилось, у народа появилось другое чувство: дети стали играть в игры, взрослые с большим энтузиазмом трудиться, вестей ждали с радостью. В День Победы вся деревня высыпала на улицу: обнимались, целовались, радовались страшно.

После школы у меня не было проблемы в выборе, куда пойти учиться, так как папа привил мне любовь к строительству. Поэтому в 45-м году я поступил в Кемеровский горно-строительный техникум. После обучения меня отправили по направлению в Казахстан, где я работал около четырёх лет на стройке Карагандинского цементного завода.

При этом я не терял надежды поступить в вуз. И когда были открыты высшие инженерные курсы при Новосибирском инженерно-строительном институте, я взял отпуск и поехал туда: сдавал экзамены, проходил собеседование. В эти же дни я там прославился: случился пожар в семиэтажном студенческом общежитии института, а я в семь утра проходил мимо и увидел дым в окне на пятом этаже. Я знал, как обращаться со шлангами, с водой, куда звонить. Поднял шум, организовал тушение, и мы до приезда пожарных погасили огонь. Ректор института мне, ещё не поступившему, за этот «подвиг» в актовом зале принародно вручил грамоту.

Когда я узнал, что поступил на высшие инженерные курсы, ко мне вдруг приехал конвой с постановлением прокурора задержать меня и доставить обратно в Караганду. Может быть, показалось бы уместным вспомнить про репрессии, но я о них тогда не знал: в институте с нашего курса в 100 с лишним человек не было ни одного студента, у которого кто-то из родственников был бы судим как враг народа, также потом и на работе – не было рядом репрессированных – это сейчас, после Солженицына, чуть ли не все записываются в «жертвы сталинских репрессий».

Дело в том, что я на стройке работал четвёртый год и был начальником особо важного строительного участка, на котором трудились более 600 человек, и я не оформил нужных документов об увольнении, после того как поступил в институт. А начальник стройки был человек влиятельный в области, и он обратился в прокуратуру. Но я, уже будучи арестованным, набрался смелости и зашёл к ректору, тот меня выслушал и позвонил первому секретарю Новосибирского обкома: «Ну что там, неужели нельзя обойтись без начальника участка стройки, нам же тоже нужно готовить кадры для будущего строительства?». Тот обратился в Карагандинский обком, и начальнику стройки дали указ отпустить меня.

В 55-м году меня после завершения института уговорили вступить в партию. Однако мне отказали, потому что мой отец служил в армии Колчака. Я уже был уже известен в вузе: имел две грамоты от ректора, был чемпионом института по шахматам, чемпионом среди студентов Новосибирска по тяжёлой атлетике. Это была для меня трагедия, бессонные ночи, я всё бросил, в том числе учёбу, и поехал в Кемеровскую область, к отцу в деревню узнавать, в чём причина. Отец долго искал документ – решение военно-полевого суда, который приговорил папу к расстрелу.

Дело было так. Когда колчаковские войска, в которых тогда служил мой отец, проходили по Западной Сибири недалеко от родной деревни, в которой жили родители, он попросил два дня, чтобы навестить родственников. Ему дали этот отпуск. Когда он въехал в деревню, то ужаснулся, увидев виселицы и расстрелянных людей – перед ним только что были каратели Колчака. За сочувствие Красной армии и невыполнение нарядов по сдаче скота и поставке в армию молодёжи расстреляли несколько человек и повесили их – все они были знакомые отцу люди. Он был в таком шоке, что хотел пулю себе в лоб пустить, но удержался и не вернулся в воинскую часть. За дезертирство его приговорили к расстрелу. Каратели ещё несколько раз наведывались в деревню, но селяне прятали отца, и он остался живой. Поэтому, когда в Иркутске решили поставить памятник адмиралу Колчаку, я на общественных слушаниях громко и горячо спорил о том, что нельзя такому человеку ставить памятник, однако его всё-таки установили.

Интересно, что мама моя, которая была верующим человеком, не стала препятствовать мне вступать в партию. Когда я рассказал о своём намерении, она ответила только: «Сынок, ты взрослый, делай, как знаешь. Моральный кодекс коммуниста и Закон Божий во многом схожи: любить ближнего, не воровать, не делать вредного для других. Я не буду возражать, вступай. Единственное, я прошу тебя: не ругай, не матерись в Бога, как сегодня многие делают». Эту заповедь мамину я помню.

Когда я привёз в Новосибирск документы и рассказал историю моего отца, по прошествии одного-двух месяцев меня приняли в партию. Я снова стал работать в Кузбассе на стройках до тех пор, пока однажды в Москве не познакомился с первым секретарём иркутского обкома Николаем Банниковым. Он любил играть в шахматы, и я имел неосторожность обыграть его три раза. Он швырнул шахматы, но я, видимо, ему понравился: он пошёл в ЦК и попросил взять меня на должность секретаря обкома по строительству. Сначала я отказывался, но потом меня уговорили съездить в Иркутскую область и посмотреть на стройки.

Я месяц с инструктором ездил по всем стройкам – и мне стало стыдно отказываться от такого региона, который весь превратился тогда в строительную площадку. При мне возводились шесть особо важных строек ЦК КПСС и Совета Министров СССР, пять ударных комсомольских строек, развивалась стройиндустрия, производились строительные материалы. В Иркутске одновременно возводились три кирпичных завода. Промышленные комплексы, которые возводились в Усть-Илимске, Братске, Ангарске, Саянске, Иркутске, были известны по всей стране. Иркутская область вышла на пятое место в СССР по объёмам капитальных вложений, уступая только Москве, Ленинграду, Краснодарскому краю и Тюменской области. Я дал согласие, и в 1978 году поехал трудиться в Иркутскую область.

Пять лет работая секретарём обкома и ещё пять лет заместителем председателя облисполкома тоже по строительству, я больше половины времени провёл в командировках на стройках. Тогда объёмы строительства на селе увеличились в четыре раза, ввод жилья в год вырос до 1 миллиона 600 тысяч квадратных метров в год, строили по 20 школ в год, десятки детских садов. Конечно, на такой работе не заскучаешь, было очень интересно.

Когда я вышел на пенсию в 1990-м году, меня заприметил иркутский областной совет ветеранов, я стал заместителем председателя. Потом мне поручили возглавить иркутское областное отделение Российского общероссийского благотворительного фонда ветеранов. Сейчас я остаюсь членом президиума областного совета ветеранов. Без работы невозможно интересно жить: это одно из самых главных условий счастливой жизни вместе со здоровьем и хорошей семьёй.

Меня часто спрашивают: «Ну за что ты любишь Сталина?». Я отвечаю: «Да, я 23 года жил при Сталине, и считаю эти годы счастливыми, радостными годами». СССР стала второй в мире великой державой. После Горбачёва и Ельцина многое утрачено, а главное, была утрачена цель, во имя которой можно было бы трудиться. Сейчас главная цель – где добыть деньги любым – честным или нечестным – путём, урвать, разбогатеть. У меня много богатых знакомых, у которых на счетах в банке по миллиону и больше, я вижу и признаю этих богатых людей несчастными. У моего соседа по даче ни семьи, ни друзей – одна забота, как бы не пропали его вклады. Не хочу быть таким богатым.

Нужно понимать, что моя жизнь и жизнь людей, которые живут сейчас в достатке, – это результат Октября. Именно Октябрь дал возможность иметь всеобщее среднее образование, иметь лучшую в мире медицину, науку, индустрию. Я застал ещё перед войной время, в которое можно было оценить, какое у людей было стремление успеть построить заводы, фабрики. Сталин держал это в руках. Не было бы сегодняшней России без Октября: мы были бы либо совсем изжиты, либо мы были бы рабами Великой Германии.

К печати подготовил Михаил СЕУРКО
партия, персоналии, история